Неточные совпадения
Гость проглотил обиду ("только ложка в руке его задрожала", — говорит летописец), но в
душе поклялся отомстить.
Траги-нервических явлений,
Девичьих обмороков, слез
Давно терпеть не мог Евгений:
Довольно их он перенес.
Чудак, попав на пир огромный,
Уж был сердит. Но, девы томной
Заметя трепетный порыв,
С досады взоры опустив,
Надулся он и, негодуя,
Поклялся Ленского взбесить
И уж порядком отомстить.
Теперь, заране торжествуя,
Он стал чертить в
душе своей
Карикатуры всех гостей.
У Зерщикова я крикнул на всю залу, в совершенном исступлении: «Донесу на всех, рулетка запрещена полицией!» И вот
клянусь, что и тут было нечто как бы подобное: меня унизили, обыскали, огласили вором, убили — «ну так знайте же все, что вы угадали, я — не только вор, но я — и доносчик!» Припоминая теперь, я именно так подвожу и объясняю; тогда же было вовсе не до анализа; крикнул я тогда без намерения, даже за секунду не знал, что так крикну: само крикнулось — уж черта такая в
душе была.
Клянусь вам от глубины
души, что я смотрю теперь на встречу мою с ней в Луге как на перст провидения.
Клянусь вам, он не покидал меня и был передо мной постоянно, не потеряв нисколько в
душе моей своей красоты.
—
Клянусь, Алеша, — воскликнул он со страшным и искренним гневом на себя, — верь не верь, но вот как Бог свят, и что Христос есть Господь,
клянусь, что я хоть и усмехнулся сейчас ее высшим чувствам, но знаю, что я в миллион раз ничтожнее
душой, чем она, и что эти лучшие чувства ее — искренни, как у небесного ангела!
— Ну, господа, теперь ваш, ваш вполне. И… если б только не все эти мелочи, то мы бы сейчас же и сговорились. Я опять про мелочи. Я ваш, господа, но,
клянусь, нужно взаимное доверие — ваше ко мне и мое к вам, — иначе мы никогда не покончим. Для вас же говорю. К делу, господа, к делу, и, главное, не ройтесь вы так в
душе моей, не терзайте ее пустяками, а спрашивайте одно только дело и факты, и я вас сейчас же удовлетворю. А мелочи к черту!
— Нет, не иначе как
поклявшись вечным спасением
души твоей. Иначе не уйду.
— Если вы это сделаете, — с трудом произносит она, задыхаясь и протягивая руки, — вот
клянусь вам… или убегу от вас, или вот этими руками себя
задушу! Проси! — обращается она к Конону.
— Скажите! — настаивал он, — если б этот человек был я; если б я
поклялся отдать вам всего себя; если б я ради вас был готов погубить свою жизнь, свою
душу…
Я всегда был артист в глубине
души,
клянусь вам, Евгений Павлыч.
В его
душе будто бы странно сошлись страсть и ненависть, и он хотя и дал наконец, после мучительных колебаний, согласие жениться на «скверной женщине», но сам
поклялся в
душе горько отмстить ей за это и «доехать» ее потом, как он будто бы сам выразился.
Правда, он не мог отвести глаз от огня, от затлевшейся пачки; но, казалось, что-то новое взошло ему в
душу; как будто он
поклялся выдержать пытку; он не двигался с места; через несколько мгновений всем стало ясно, что он не пойдет за пачкой, не хочет идти.
Он тогда еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я бог знает как обрадовалась этому сватанью и могу
поклясться перед богом, что первое время любила моего мужа со всею горячностью
души моей; и когда он вскоре после нашей свадьбы сделался болен, я, как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у его постели.
Я ей своим спасеньем
души поклялся, а она говорит...
Значит, то же на то и вышло: тех же щей, лишь пожиже влей; забывая то, что по присяжному листу мы
клянемся не кривить
душой: ни по корысти, ни по свойству, ни по родству, ни по дружбе.
Она бы тотчас разлюбила человека, если б он не пал к ее ногам, при удобном случае, если б не
клялся ей всеми силами
души, если б осмелился не сжечь и испепелить ее в своих объятиях, или дерзнул бы, кроме любви, заняться другим делом, а не пил бы только чашу жизни по капле в ее слезах и поцелуях.
Как помещица, Вы всегда можете отпустить ко мне Аксюшу в Петербург, дав ей паспорт; а раз она здесь, супругу ее не удастся нас разлучить, или я его убью; но ежели и Вы, Катрин, не сжалитесь надо мною и не внемлете моей мольбе, то против Вас я не решусь ничего предпринять: достаточно и того, что я совершил в отношении Вас; но
клянусь Вам всем святым для меня, что я от тоски и отчаяния себя убью, и тогда смерть моя безраздельно ляжет на Ваше некогда любившее меня сердце; а мне хорошо известно, как тяжело носить в
душе подобные воспоминания: у меня до сих пор волос дыбом поднимается на голове, когда я подумаю о смерти Людмилы; а потому, для Вашего собственного душевного спокойствия, Катрин, остерегитесь подводить меня к давно уже ожидаемой мною пропасти, и еще раз повторяю Вам, что я застрелюсь, если Вы не возвратите мне Аксюты».
— Так ты
поклянешься мне, Гордей Евстратыч, и я тебе жилку укажу и научу, что с ней делать… Мне только и надо, чтобы мою
душу отмолить.
— Я исполню долг свой, Козьма Минич, — отвечал Юрий. — Я не могу поднять оружия на того, кому
клялся в верности; но никогда руки мои не обагрятся кровию единоверцев; и если междоусобная война неизбежна, то… — Тут Милославский остановился, глаза его заблистали… — Да! — продолжал он. — Я дал обет служить верой и правдой Владиславу; но есть еще клятва, пред которой ничто все обещания и клятвы земные… Так! сам господь ниспослал мне эту мысль: она оживила мою
душу!..
Иванов (волнуясь). Голубушка моя, родная моя, несчастная, умоляю тебя, не мешай мне уезжать по вечерам из дому. Это жестоко, несправедливо с моей стороны, но позволяй мне делать эту несправедливость! Дома мне мучительно тяжело! Как только прячется солнце,
душу мою начинает давить тоска. Какая тоска! Не спрашивай, отчего это. Я сам не знаю.
Клянусь истинным богом, не знаю! Здесь тоска, а поедешь к Лебедевым, там еще хуже; вернешься оттуда, а здесь опять тоска, и так всю ночь… Просто отчаяние!..
Кочкарев. Ступай, ступай, и чтобы ты себе сейчас же переломил ногу. Вот от
души посылаю тебе желание, чтобы тебе пьяный извозчик въехал дышлом в самую глотку! Тряпка, а не чиновник! Вот
клянусь тебе, что теперь между нами все кончилось, и на глаза мне больше не показывайся!
«Я, мой дорогой Грегуар, без вины виновата перед вами, но,
клянусь богом, эту вину заставила меня сделать любовь же моя к вам, которая нисколько не уменьшилась в
душе моей с того дня, как я отдала вам мое сердце и руку.
— Будет ли конец нашей любви! — сказал Юрий, перестав грести и положив к ней на плечо голову; — нет, нет!.. — она продолжится в вечность, она переживет нашу земную жизнь, и ели б наши
души не были бессмертны, то она сделала бы их бессмертными; —
клянусь тебе, ты одна заменишь мне все другие воспоминанья — дай руку… эта милая рука; — она так бела, что светит в темноте… смотри, береги же мой перстень, Ольга! — ты не слушаешь? не веришь моим клятвам?
— Ты права! — говорил он, — чего мне желать теперь? — пускай придут убийцы… я был счастлив!.. чего же более для меня? — я видал смерть близко на ратном поле, и не боялся… и теперь не испугаюсь: я мужчина, я тверд
душой и телом, и до конца не потеряю надежды спастись вместе с тобою… но если надобно умереть, я умру, не вздрогнув, не простонав…
клянусь, никто под небесами не скажет, что твой друг склонил колена перед низкими палачами!..
В глубине
души своей сложил он одно решение и в глубине сердца своего
поклялся исполнить его.
— До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота
души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор,
клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью.
«Ты ошибаешься, черкес! —
С улыбкой русский отвечает, —
Поверь: меня, как вас, пленяет
И водопад, и темный лес;
С восторгом ваши льды я вижу,
Встречая пышную зарю,
И ваше племя я люблю:
Но одного я ненавижу!
Черкес он родом, не
душой,
Ни в чем, ни в чем не схож с тобой!
Себе иль князю Измаилу
Клялся я здесь найти могилу…
К чему опять ты мрачный взор
Мохнатой шапкой закрываешь?
Твое молчанье мне укор;
Но выслушай, ты всё узнаешь…
И сам досадой запылаешь…
Фернандо! — кто такое! да!.. Фернандо!..
Знакомо это имя что-то мне! —
А!.. вот судьба!.. он выгнан из дому
Два дня тому назад безмозглым Алварецом,
За вздор какой-то!.. нечего бояться!..
Но… правда… может он узнать… предостеречь…
Ну, если эта буйная
душаИспортит дело всё… нет!.. прежде
Убейте мне его… найдите… справьтесь…
Как вам тогда придет на ум…
Потом Эмилию похитить можно…
Клянусь… я выдумал прекрасно!..
«Ну, — говорит старик, — это уж мое дело. Молился я о тебе: дано мне извести из темницы
душу твою… Обещаешь ли меня слушаться — укажу тебе путь к покаянию». — «Обещаюсь, говорю». — «И
клянешься?» — «И
клянусь…»
Поклялся я клятвой, потому что в ту пору совсем он завладел мною: в огонь прикажи — в огонь пойду, а в воду — так в воду.
Эта деятельность с колоссальною целью пересоздать общество человеческое, пересоздать самого человека, возвратить его богу и через него всю природу, опираемая на божественное основание евангелия, волновала юношескую
душу; он увидел, что нашел свое призвание, заглушил все страсти, питал одну,
поклялся сделать из
души своей храм Христу, то есть храм человечеству, участвовать в апостольском послании христиан — и сдержал слово.
О! да, я знаю, ты всегда умела
Открыто правду говорить,
Собою жертвовать и искренно любить.
Ты чувствовать умела одолженья,
Не замечать, не помнить зла.
Как ангел примиритель ты жила
В семействе нашем… Но!.. ужасные мученья
Столпились к сердцу моему.
И я теперь не верю ничему.
Клянись… но, может быть, моленье
Отвергнешь ты мое,
И что мудреного! Кому моей судьбою
Заняться!.. я суров! я холоден
душою…
Один лишь раз, один пожертвуй ты собою
Не для меня — нет — для нее…
Здесь на колена
Я упадаю пред тобой,
Прости, прости меня… глупец я злой
И недостойный! может ли измена
Такую
душу омрачить?
Я чувствую: я не достоин жить.
Здесь, здесь
клянусь не знать успокоенья,
Пока коварный клеветник,
Как я перед тобой теперь, у ног моих
Не будет умолять о жизни и прощеньи,
На божий суд пойду я с ним…
Скажи мне: я прощен? я вновь тобой любим?
Тогда во мне проснулся чудный звук,
Я
поклялся любить, и клятву не нарушу,
Я чувствовал: вам нужен друг,
И в жертву я принес вам
душу.
Любовь!.. Но знаешь ли, какое
Блаженство на земле второе
Тому, кто всё похоронил,
Чему он верил; что любил!
Блаженство то верней любови,
И только хочет слез да крови.
В нем утешенье для людей,
Когда умрет другое счастье;
В нем преступлений сладострастье,
В нем ад и рай
души моей.
Оно при нас всегда, бессменно;
То мучит, то ласкает нас…
Нет, за единый мщенья час,
Клянусь, я не взял бы вселенной!
Даша. Не он ли мне
клялся, всю душу-то проклял, божившись, что одну меня любить будет, а теперь нашел себе здесь какую-то… (Подходит к Васе и толкает его.) Кто она такая, а?
Груша. Что ты, что ты?! Нехорошо! Нешто такие слова говорят? В какой час скажется. Вот у нас кузнец Еремка, все этак душой-то своей
клялся, в преисподнюю себя проклинал… Ну, что ж, сударь ты мой… такая-то страсть!.. И завел его на сеновал под крышу. Насилу стащили, всего скорчило. Уж такой-то этот Еремка распостылый! Каких бед с ним не было! Два раза из прорубя вытаскивали, а ему все как с гуся пода.
Ну как же я тебя отрину,
Моя германская звезда,
Когда любить наполовину
Я не научена, когда
От песенок твоих в восторге
Не слышу лейтенантских шпор,
Когда мне свят Святой Георгий
Во Фрейбурге, на Schwabentor,
Когда меня не
душит злоба
На Кайзера взлетевший ус, —
Когда в влюбленности до гроба
Тебе, Германия,
клянусь!
Да, отца, потому что, когда я осиротела так внезапно, дядя
поклялся заменить моих родителей и заботиться обо мне до конца жизни, несмотря на то, что у него уже была тогда приемная дочь, которую он любил всей
душой, всем сердцем.
В изумлении поглядели бы на плачущего на Алешу Наташа Ростова или дядя Ерошка. Как чужды, непонятны были бы им его клятвы любить во веки веков землю и жизнь!
Душа целостно и радостно сливается с жизнью мира, — какие же тут возможны клятвы, для чего они? Не станет ребенок
клясться перед собою в любви к матери. Но с исступлением Алеши будет
клясться пасынок в любви к прекрасной мачехе, с ужасом чувствуя, что нет у него в
душе этой любви.
Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее, плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно
клялся любить ее, любить во веки веков. «Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои»… — прозвенело в
душе его. О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и не стыдился исступления сего»…
— Нас послушает сам граф! — продолжал Цвибуш. — И вдруг,
душа моя, ему, графу, залезет в голову мысль, что нас не следует гнать со двора! И вдруг Гольдауген послушает тебя, улыбнется…А если он пьян, то,
клянусь тебе моею скрипкой, он бросит к твоим ногам золотую монету! Золотую! Хе-хе-хе. И вдруг, на наше счастье, он сидит теперь у окна и пьян, как сорок тысяч братьев! Золотая монета принадлежит тебе, Илька! Хо-хо-хо…
Клянусь вечным спасением, еще никогда Меня не пронизывало столько смертельных токов, еще никогда Я не пил такого горького напитка, еще никогда не овладевал Моей
душою такой неудержимый смех!
На завтра был решен мой побег. Ни одна
душа не догадывалась о нем. Целые три недели готовилась я к нему. В маленьком узелочке были сложены лаваши и лобии, которые я ежедневно откладывала от обеда и незаметно уносила к себе. Мой маленький кинжал, остро отточенный мною на кухонной точилке, во время отлучки Барбале, тоже лежал под подушкой… Я уже сходила на кладбище проститься с могилками мамы и Юлико и
поклясться еще раз моей неразрывной клятвой у праха деды.
И он сам знал, что его любят. Он был уверен в этом. Страдал же он от одной мысли… Эта мысль
душила его мозг, заставляла его бесноваться, плакать, не давала ему пить, есть, спать… Она отравляла его жизнь. Он
клялся в любви, а она в это время копошилась в его мозгу и стучала в его виски.
Попов взял рубль и собрался уходить. Смирнов со слезами на глазах обнял его, поцеловал три раза, перекрестил и назвал его голубчиком, ангелом,
душой… Балабайкин тоже обнял и
поклялся в вечной дружбе — и только после целого ряда излияний, самых чувствительных, трогательных, Попов спустился с насыпи и направил стопы свои к темневшей вдали деревеньке.
Георгий Дмитриевич. Одна? А я что же буду делать?
Клянусь тебе, Катя, даю честное слово, что если ты… сейчас… Открой глаза, взгляни мне прямо в
душу… Ты смотришь, Катя? — ты видишь, Катя, ты видишь, Катя?
— Мне теперь легко, я высказалась, я облегчила свою наболевшую
душу,
поклянитесь же мне, что ни одна живая
душа не узнает врученной вам мною тайны… — заключила она и с мольбой посмотрела на него.
— За все сокровища мира не отдал бы я этой минуты! — воскликнул он. — Она не изгладится из
души моей во всю мою жизнь. Прости, прости меня, Надя!
Клянусь тебе!..
Для младенца своего останется она жить,
клянется жить — ни одной еще клятвы в жизнь свою не нарушала, — и неземное утешение прокралось невидимым лучом в ее
душу.